Нельзя не преклониться перед художником, который преследует идеал цельности и устойчивости бытия и, не порывая с природой, всматриваясь в нее "до крови в глазах", прозревает в ней могучие формообразующие силы. Нельзя не восхищаться настойчивостью и страстью, с какими он искал для них адекватного выражения в методах живописи — современной живописи, обогащенной опытом импрессионизма. Сезанн видел, что старые мастера, например Пуссен, чувствовали и передавали величественную архитектонику природы, но они не работали с натуры, отвлекались от ее многообразных аспектов, - поэтому, посмотрев в Лувре "великих мастеров, которые там покоятся, надо поскорее выйти оттуда и соприкосновением с природой оживить свои собственные художественные инстинкты и ощущения". "Вернуться к Пуссену через природу", сделать из импрессионизма искусство столь же "солидное", как искусство музеев, - такую задачу ставил Сезанн.
Тем временем менялся климат эпохи и на смену шли новые непризнанные, желавшие не столько продолжить и усовершенствовать импрессионизм, сколько оспорить его и работать по-иному. Единомыслия и сплоченности у них не было, они выступали не группами, а в одиночку; лишь условно их объединяют общим понятием "постимпрессионисты" - те, которые пришли после. Первым великим еретиком импрессионизма был художник, работавший одновременно с его основоположниками, их сподвижник и друг — Поль Сезанн. Никто не подвергался более грубым нападкам критики, чем он, а сами импрессионисты - Моне, Писсарро, Ренуар - никого из своей среды не ценили так высоко, как Сезанна. И эта высокая оценка не поколебалась, а даже упрочилась, когда он от них отдалился, - и в прямом смысле и в направлении творческих исканий. Уже в начале 80-х годов Сезанн уединился в своем имении в Эксе (Прованс) и редко показывался в Париже. К счастью, он был состоятелен и мог не заботиться о средствах к существованию. "Я решил молча работать вплоть до того дня, когда почувствую себя способным теоретически обосновать результаты своих опытов". Его называли экским отшельником. Он работал молча и яростно, лишь в последние годы жизни, позволяя себе давать советы молодым художникам, приезжавшим к нему.
В дальнейшем, созданные модернизмом «очаги красоты» воспринимаются в исторической перспективе 20 века как символы общеевропейской «прекрасной эпохи», чья эстетическая гармония рухнула в годы Первой мировой войны. Реальные же процессы социального распада подрывают и позиции самого модернизма, беспощадной критике они подвергаются в культуре авангарда.
Впервые после Ренессанса с таким трудом достигнутая гармония содержания и формы, изображения и выражения стала распадаться из-за чрезмерного развития и эстетизации отдельных элементов, изобразительных средств: линии и силуэта, красочного пятна и фактуры, штриха и мазка. Красота отдельно взятой детали становилась важнее красоты целого. Этот путь неизбежен для эволюции форм любого художественного стиля, но величайшая по своим художественным достижениям эпоха Возрождения создала и выдающийся Маньеризм.
Входя в круг множества модернистских течений, кубизм выделялся среди них тяготением к суровой аскетичности цвета, к простым, весомым, осязаемым формам, к элементарным мотивам (таким, как дом, дерево, утварь и др.). Это особенно характерно для раннего этапа кубизма, сложившегося под влиянием живописи П. Сезанна. В этот «сезанновский» период кубизма (1907—09) геометризация форм подчеркивает устойчивость, предметность мира; мощные гранёные объёмы как бы плотно раскладываются на поверхности холста, образуя подобие рельефа; цвет, выделяя отдельные грани предмета, одновременно и усиливает, и дробит объём (П. Пикассо, "Три женщины", 1909, Ж. Брак "Эстак", 1908).
|