Для поздней («пламенеющей») Готики характерен прихотливый, напоминающий языки пламени узор оконных проёмов (ц. Сен-Маклу в Руане). Появились росписи на светские сюжеты (в папском дворце в Авиньоне, 14—15 вв.).
Эпоха Возрождения, столь стремительно прошедшая в Италии, менее затронула глубинные слои средневековой культуры на севере Европы. Ее заменила эпоха религиозной реформации. Все вопросы веры были объявлены не подлежащими обсуждению, и перенесены в область субъективного эмоционального переживания. Это движение и возглавил орден иезуитов. Именно поэтому «пафос декорации» и мистика итальянского католического Барокко так легко и органично проникли на германскую почву уже в конце XVI в., где слились с мистицизмом поздней Готики. В результате родилась «барочная готика», или «готическое барокко». Оба стиля объединяла иррациональность, мистицизм, деструктивность и живописное, экспрессивное ощущение формы. Идеи Барокко проникали и в живопись, прежде всего связанную с архитектурой. Плафонные росписи — излюбленный вид искусства Барокко. Их главная задача — создание мистического ощущения пространства, в котором теряются привычные представления о реальной протяженности, специфике объема, цвета, света и плоскости. В барочных интерьерах плафон из завершающего элемента превращается в некое подобие иллюзорного, уходящего вверх пространства.
Для поздней («пламенеющей») Готики характерен прихотливый, напоминающий языки пламени узор оконных проёмов (ц. Сен-Маклу в Руане). Появились росписи на светские сюжеты (в папском дворце в Авиньоне, 14—15 вв.).
Получил распространение прежде всего в искусстве США (Р. Раушенберг, К. Олденберг, Р. Лихтенстайн, Дж. Розенквист, Дж. Дайн, Э. Уорхол), а затем Великобритании (П. Блейк, Р. Хамилтон), Франции (А. Фернандес; Н. де Сен-Фаль), Германии (П. Вундерлих) и других стран. Своими целями представители Поп-арта провозгласили "возвращение к реальности", раскрытие эстетической ценности образцов массовой продукции. Они буквально воспроизводят типичные предметы современного урбанизированного быта (вещи домашнего обихода, упаковка товаров, детали машин и т. д.), широко пользуются привычным языком средств информации (штампованные приёмы рекламы, прессы, телевидения, кино, документальной фотографии, комиксов и т. д.). Однако, несмотря на многообразие образных ассоциаций, вызываемых у зрителя произведениями Поп-арта, их кажущуюся злободневность, они отчуждены от подлинной реальности: яркие зрительные эффекты (достигаемые с помощью новейших искусственных материалов и сложных технических приёмов) заглушают сквозящие в них ноты иронии, неприятия господствующего в обществе "потребления ради потребления".
Русский художник Серов, увидев в собрании Щукина сезанновских "Арлекина и Пьеро", почувствовал к ним неприязнь. Но потом признавался, что эти "два болвана" не идут у него из ума, стоят перед глазами и заслоняют собой все остальное. В самом деле: после Сезанна многое в живописи, даже хорошее, может показаться каким-то маломощным. В пейзажах Сезанна нет "настроения", - но редкие пейзажи других художников выдерживают с ними соседство на одной стене. В его портретах нет психологизма, - но они дают ощущение духовно-физической монолитности, крепости, цельности человеческого существа. Вентури говорит: "Крестьянин, написанный Сезанном, индивидуален, как портрет, универсален, как идея, торжествен, как монумент, крепок, как чистая совесть". Вглядываясь в полотна Сезанна, начинаешь чувствовать своеобразное величие этого мастера. Оно не в постижении жизненной характерности изображаемого, а в том, как могущественно и серьезно ставится сама проблема живописного явления, соотносимого с явлением натуры.
|
